30 июля – день рождения Цесаревича Алексея Николаевича

0_4243e_304360a_XL

День рождения цесаревича Алексия

Алексей Николаевич, последний Наследник русского престола, которому так и не суждено было вступить на него, родился 30 июля (12 августа) 1904 года. Долгожданный — до него в Царской Семье родилось четыре дочери, вымоленный ребёнок.

Известно, что за год перед его рождением в жизни его Родителей произошли важные события, как они считали, которые сильно повлияли на их дальнейшую судьбу, — Царская Семья участвовала в торжествах прославления преподобного Серафима Саровского.

Цесаревич родился в Нижнем (Новом) дворце в Петергофе.
Из дневника Государя 1904 г.: «30 июля. Пятница. Незабвенный великий для нас день, в который так явно посетила нас милость Божья. В 1 1/4 дня у Аликс родился сын, которого при молитве нарекли Алексеем. Все произошло замечательно скоро – для меня, по крайней мере. Утром побывал, как всегда, у Мама, затем принял доклад Коковцева и раненого при Вафангоу арт. офицера Клепикова и пошел к Аликс, чтобы завтракать. Она уже была наверху, и полчаса спустя произошло это счастливое событие. Нет слов, чтобы уметь достаточно благодарить Бога за ниспосланное Им утешение в эту годину трудных испытаний. Дорогая Аликс чувствовала себя очень хорошо. Мама приехала в 2 часа и долго просидела со мною, до первого свидания с новым внуком. В 5 час. поехал к молебну с детьми, к которому собралось все семейство».

Запись в памятной книжке Государыни: «Вес 4660, длина 58. Окружность головы 38, груди 39. Наследник Цесаревич Алексей Николаевич родился в пятницу 20 июля 1904 г. в 1 ч. 15 м. пополудни».

«30 июля 1904 г., – вспоминал Князь Гавриил Константинович, – я шел по двору перед Стрельнинским дворцом, когда мне сказали о рождении Наследника Цесаревича Алексея Николаевича. Я чуть было не заплакал от радости».

Князь Олег Константинович, находившийся в это время в Осташеве под Москвой, вспоминал: «30 июля во время обеда [в 5 ч.] дня была получена из Стрельны телеграмма Великого Князя о рождении Наследника Цесаревича Алексея Николаевича. От радости Князья не могли продолжать обеда. Давно жданное известие быстро разнеслось по усадьбе и деревне. То там, то здесь послышались крики «ура». На площадке перед парадным подъездом осташевского дома скоро собралась толпа служащих и местных жителей, обсуждавших важность события и ожидавших, видимо, подтверждения его. Тогда Князья вышли на крыльцо, и Князь Константин Константинович громко прочитал телеграмму. Едва смолк его голос, как раздалось общее ликующее «ура». Низшие служащие при Князьях, как бы желая подчеркнуть важность переживаемой минуты, содействовали подъему чувств кто чем мог: двое из них открыли стрельбу из охотничьих ружей, другие двое заиграли на охотничьих рожках».

«…Из Александрии дали знать, – занес в свой дневник Вел. Кн. Константин Константинович, – что Их Величествам Бог дал сына! Какое счастье! Десятый год ждала Россия Наследника и вот дождалась. Скоро стали с крепости палить из пушек, – салют 301 выстрел. […] Мама […] пришла в восторг, сильно заволновалась, плакала счастливыми слезами, громко кричала ура, поднимала руки к небу, крестилась, молилась, хотела ехать к Государю. Мы с трудом ее успокаивали. Решили с Олей ехать на молебен в Александрию. […] Город уже расцветился флагами. На вокзале говорили, что Наследник назван Алексеем».

«В 5 часов дня в церкви Собственной Ее Величества дачи «Александрия», был отслужен благодарственный молебен, к которому изволил приехать Его Императорское Величество Государь Император с Августейшими Дочерьми, сюда же прибыли все Члены Императорской Фамилии, находящиеся в Петербурге и его окрестностях, около церкви собралась Государева Свита и чины охраны, которые принесли Его Величеству поздравления с Новорожденным Сыном-Наследником».

«Молебен только что отошел, – вспоминал Вел. Кн. Константин Константинович, – когда мы подъехали к готической церкви; нельзя было поспеть ранее. Царь вышел из церкви и вместе с Матерью и тремя старшими дочками Ольгой, Татьяной и Марией обходил присутствовавших и принимал поздравления. Тут были вся Семья, самые приближенные из придворных и Гл. квартиры и офицеры Сводно-Гвардейского баталиона и Собственного Его Величества Конвоя. […] Говорили, что роды продолжались только два часа и обошлись вполне благополучно, что младенец ростом 58 сантиметров и весом 11 ф[унтов]».

«Произошло это во время войны с Японией, – вспоминала Вел. Кн. Ольга Александровна. – Вся страна была в унынии: нашу армию в Маньчжурии преследовали неудачи. И все же я помню, какие счастливые лица были у людей, когда они узнали о событии. Знаете, мою Невестку никогда не оставляла надежда, что у Нее родится Сын. И я уверена, что святой Серафим сотворил это чудо». Сознавал это и сам Царь-Мученик, когда говорил, что «это радостное знаменование благодати Божией на Него и Россию».

«Ваше Императорское Величество. Всемилостивейший обожаемый Государь, — писала неизвестная женщина во время тяжелой болезни Цесаревича в 1912 г. — Прежде всего, прости мне те, должно быть, совсем безумные строки, которые я написала тебе, посылая Святой Крест с мощами. Известие о болезни Государя Наследника точно обухом по голове хлопнуло меня… да и каждого русского… Если бы Ты мог видеть, как молилась вся Россия…Ты бы понял, что Господь послал Тебе и Государыне тяжкое испытание для того, чтобы всколыхнулось сердце народное, чтобы почувствовала Россия, как дорог ей Твой Сын и Твое горе как близко… И я, старуха, как прочла первые бюллетени в «Новом времени», стала на молитву и слышу… ясно слышу голос «пошли свой крест Болящему»… Государь родной, дороже этого креста нет у меня ничего. Спас он мужа от смерти во время Турецкой войны, с тех пор как я носила его на груди, легче житься мне стало. Верила я, что счастье мое от Креста того зависит. Но, видит Бог, ни секунды не колебалась. Мы все твердим: «Готовы жизнь отдать за Царя». Вот он случай… Отдавай свое благополучие… если Господь хочет. А сердце так болело о бедном ребеночке».

«Сегодня утром, — записал в дневнике П. Жильяр 18.8.1914 в Москве, — во время нашего возвращения с обычной прогулки, шофер вынужден был остановиться при въезде в один из переулков около Якиманки — так велика была толпа. Она состояла исключительно из простонародья и окрестных крестьян, пришедших в город по делам или в надежде увидеть Царя. Вдруг раздались крики «Наследник!.. Наследник!..» Толпа бросилась вперед, нас окружили, мы очутились как в кольце, словно в плену у этих мужиков, рабочих, торговцев, которые толкали друг друга, кричали и пробивались вперед, чтобы лучше разглядеть Цесаревича. Женщины и дети, мало-помалу осмелев, влезают на подножки автомобиля, протягивают руки через дверцы и, когда им удается коснуться до ребенка, кричат с торжеством: «Я его тронула, я тронула Наследника!» Испуганный бурным проявлением этих народных чувств, Алексей Николаевич откинулся в глубину автомобиля. Он был бледен, взволнован неожиданностью этой народной манифестации, принимавшей столь крайние и новые для него формы».

Письмо сверстников-москвичей Цесаревичу 1917 г.: «Ваше Императорское Величество, Алексей Николаевич! Поздравляем Вас в День Рождения Вашего, молим Бога: сохранить Вашу жизнь и здоровье, и чтоб Он, Всевышний, оберег Вас от врагов Ваших. Как хочется нам быть возле Вас и рассказать Вам, что делается на Руси Святой. Преданные Вам Ваши сверстники москвичи».

Письмо русских детей Цесаревичу 31.7.1917: «Царское Село. Александровский Дворец. Бывшему Цесаревичу Алексею Николаевичу. Господин цензор, мы очень Вас просим передать это письмо по адресу: Дорогой Алексей Николаевич. Русские дети, которых Вы никогда не видели, но которые Вас никогда не забудут, поздравляют Вас с Днем Вашего рождения. Они Вас очень любят и сегодня были в церкви, по случаю Вашего рождения. Назвать Вас иначе и сказать свои имена – не смеем».

«Вымолил русский народ Наследника Престола, – писал с горечью русский офицер Д. Ходнев, – а вот сохранить его – не сохранил! 30-го июля Православная Церковь чтит память св. мученика Иоанна-Воина; в Евангелии, на этот день, читаем: «все, чего ни попросите в молитве с верою, получите» (Мф. 21, 22). Своими тяжкими грехами мы прогневали Господа и Он наказал нас наказательно: на этот же день в I-м послании апостола Павла к Коринфянам, ст. 34-м читаем: «…отрезвитесь как должно и не грешите: ибо, к стыду вашему, скажу: некоторые из вас не знают Бога…». Да – забыли мы Бога. Уже на следующий после рождения Цесаревича год – 1905-й началась русская смута, завершившаяся революцией 1917 года».

По вере даётся… tsarevich-st-aleksei-e1269782013530

«Немедленно прославить!» — предписал, как известно, незадолго перед тем Император Святейшему Синоду, всё откладывавшему решение о канонизации святого. И вот в июле 1903 года «Государь пешком, благоговейным паломником, ходил к целебному источнику и в Дальнюю пустыньку старца Серафима, на своих царственных плечах нёс гроб с честными останками новоявленного чудотворца».

Через год, 30 июля 1904 года родился Наследник Цесаревич Алексей Николаевич. «Я очень хорошо помню этого необыкновенно красивого, похожего на херувима ребёнка, с жёлто-золотыми локонами и удивительно красивыми большими умными глазами, — писала ближайшая подруга Императрицы Анна Вырубова. — Он выглядел здоровым, но даже от малейшего толчка на его коже возникали большие, вспухшие синие пятна»…

Тяжёлая, мучительная болезнь маленького Алексея, к тому же, как было известно Государыне, переданная ребёнку ею самой (гемофилия передавалась в роду от матери к сыну, женщины ей не болели), надорвала здоровье матери. Именно Императрица брала на себя основную заботу о Цесаревиче во время тяжёлых приступов его болезни. Вырубова вспоминала об одном таком случае осенью 1912 года в Спале, когда Наследник неудачно прыгнул в лодку, получив внутреннее кровоизлияние: «…крошечное, восковое лицо с заострённым носиком было похоже на покойника, взгляд огромных глаз был бессмысленный и грустный. <…> (доктора) объявили состояние здоровья Наследника безнадёжным. <…> (Их Величества) приказали мне послать телеграмму Распутину. Он ответил: «Болезнь не опасна, как это кажется. Пусть доктора его не мучают». Вскоре Наследник стал поправляться…».

Фото: Царевич Алексей с великой княжной Анастасией в лодке, 1913 годЛюбя сына и мучительно переживая ужасные приступы его болезни, родители тем не менее сочли нужным подчинить жизнь малыша строго установленному режиму и выбрать учителей, которые бы не потакали прихотям, но помогали воспитывать волю Наследника.

Так, наставник Цесаревича швейцарец Пьер Жильяр, впоследствии добровольно последовавший за Семьёй в Тобольск и Екатеринбург, описывал повседневный быт своего маленького подопечного: «Уроки (предметами обучения моего ученика в это время были: языки — русский и французский, арифметика, история, география и Закон Божий; он начал изучать английский язык лишь позже и никогда не брал уроков немецкого языка) начинались в 9 часов с перерывом между 11 часами и полуднем. Мы выезжали на прогулку в карете, санях или автомобиле, затем занятия возобновлялись до завтрака, который происходил в час дня.

После завтрака мы всегда проводили два часа на воздухе. Великие Княжны и Государь, когда бывал свободен, присоединялись к нам, и Алексей Николаевич веселился с сёстрами, спускаясь с ледяной горы, которая была устроена на берегу небольшого искусственного озера. Он любил также играть со своим ослом Ванькой или со своей собакой Джоем. Ванька был бесподобное, умное и забавное животное. Он очень забавлял нас, так как знал много самых невероятных фокусов. Он с большой ловкостью выворачивал карманы в надежде найти в них сладости. Он находил особую прелесть в старых резиновых мячиках, которые небрежно жевал, закрыв один глаз, как старый янки. Эти два животных играли большую роль в жизни Алексея Николаевича, у которого было очень немного развлечений. К счастью, его сёстры любили играть с ним; они вносили в его жизнь веселье и молодость, без которых ему было бы очень трудно.

Фото: Императрица Александра Фёдоровна и Царевич Алексей на Красной площади, Москва, 1913 годВ 4 часа мы возвращались, и уроки возобновлялись до обеда, который подавался в семь часов для Алексея Николаевича и в восемь — для остальных членов семьи. Мы заканчивали день чтением вслух какой-нибудь любимой им книги. Алексей Николаевич был центром этой тесно сплочённой семьи, на нём сосредоточивались все привязанности, все надежды. Сестры его обожали, и он был радостью своих родителей. Когда он был здоров, весь дворец казался как бы преображённым; это был луч света, освещавший и вещи и окружающих…».

i

Воспитание

Согласно воле Родителей, воспитание Алексея Николаевича стремились сделать возможно более простым. «Её Величество настаивала на том, — писала подруга Императрицы Лили Ден, — чтобы Цесаревича, как и его сестёр, воспитывали совершенно естественно. В повседневной жизни Наследника всё происходило буднично, без всяких церемоний; он был сыном родителей и братом своих сестёр, хотя подчас было забавно наблюдать за тем, как он изображает из себя взрослого. Однажды, когда он играл с Великими княжнами, ему сообщили, что во Дворец пришли офицеры его подшефного полка и просят разрешения повидаться с Цесаревичем. Шестилетний ребёнок,тотчас оставив возню с сёстрами, с важным видом заявил: «Девицы, уйдите, у Наследника будет приём».

Фото: Императрица Александра Фёдоровна и цесаревич Алексей, 1913 год«Он чувствовал своё положение и осознавал, что он Наследник, но умел отнестись к этому естественно», — вспоминала Анна Вырубова. «Вкусы его были очень скромны, — писал Жильяр. — Он совсем не кичился тем, что был Наследником престола, об этом он всего меньше помышлял».

Знать жизнь

Обычными товарищами в играх мальчика были не принцы крови (Императрица, очевидно, зная либеральные и не слишком высоконравственные воззрения их родителей, опасалась дурного влияния), а сыновья матроса Деревенько — дядьки Цесаревича. Как и Великие княжны, Наследник ездил с матерью в госпитали, посещая страждущих — Государыня считала необходимым, чтобы её дети знали, что «кроме красоты, в мире много печали».

Сопровождая Императора, мальчик бывал во время войны в действующей армии, оказавшись даже однажды, в октябре 1915 года, по воле отца и вместе с ним, «непосредственно на передовых позициях». Одет он был на фронте исключительно в простую солдатскую форму, что поражало солдат. Внутри же собственной семьи Наследник перенимал от отца рыцарское отношение к матери.

«Все дети, — писала София Буксгевден, — обожали свою мать, но особенная любовь существовала между матерью и сыном, благодаря её постоянной заботе о нём. Когда в 1915 году Император отбыл в Генеральный штаб, Алексей Николаевич почувствовал себя — как он сам говорил мне — «единственным мужчиной в доме». Было очень трогательно наблюдать, как по-взрослому он заботился о матери, когда они вместе направлялись в церковь или на какие-либо мероприятия. Он помогал ей подняться или ненавязчиво пододвигал к ней кресло — точно так же, как это делал сам Император».

Подобное воспитание приносило свои плоды, поражавшие, особенно в дни тяжких испытаний, даже взрослых. Жильяр вспоминал, как, исполняя волю Императрицы, сообщил Наследнику об отречении Государя: «Но тогда кто же будет императором?» — «Я не знаю, пока никто!»… Ни слова о себе, ни намёка на свои права Наследника. Он сильно покраснел и был взволнован. <…> Я ещё раз поражён скромностью этого ребёнка»…

Революция

Фото: рисунок цесаревича АлексеяРеволюционная смута принесла в страдальческую жизнь Алексея Николаевича не только резкое изменение социального статуса, арест, разлуку со многими близкими людьми. Она ещё выявила подлинные лица окружающих. Вырубова вспоминала об одном характерном эпизоде из последних дней своего пребывания в Царском Селе перед арестом: «…Когда меня везли обратно мимо детской Алексея Николаевича, я увидела матроса Деревенько, который, развалившись на кресле, приказывал Наследнику подать ему то то, то другое. Алексей Николаевич с грустными и удивлёнными глазками бегал, исполняя его приказания. Этот Деревенько пользовался любовью Их Величеств: столько лет они баловали его и семью его, засыпая их подарками. Мне стало почти дурно; я умоляла, чтобы меня скорее увезли».

Последний период жизни Наследника, как и всей Царской Семьи, сокровенен. Глубоко страдая за Родину, в заключении претерпевая издевательства революционной охраны, подчиняясь всё более ужесточавшемуся режиму содержания, они внешне старались не выражать даже недовольства, словно бы не замечая оскорблений.

Императрица, взявшая на себя преподавание детям Закона Божия, писала из заточения: «…и я всем детям подарила (полную Библию) и для себя теперь большую достала, там чудные вещи — Иисуса Сираха, Премудрости Соломона и т.д. Я ищу все другие подходящие места — живёшь в этом — и псалмы так утешают. Дух у всех семи бодр. Господь так близок,чувствуешь Его поддержку, удивляешься часто, что переносишь вещи и разлуки, которые раньше убили бы. Мирно на душе, хотя страдаешь сильно. Господь один может воздать… мы читаем Библию. Дети тоже всегда находят подходящие места — я так довольна их душами. Надеюсь, Господь благословит мои уроки с Беби (с Алексеем Николаевичем) — почва богатая — стараюсь как умею — вся жизнь моя в нём».

…Последняя литургия и последний молебен, за которыми молилась Царская Семья перед ссылкой, были отслужены 30 июля 1917 года — в 13-й день рождения Алексея Николаевича. Цесаревич, как и вся Семья, находился уже под арестом. Вся Семья молилась коленопреклонённо. На следующую ночь она навсегда покинет. Александровский дворец…

В 2000 году Цесаревич Алексей вместе со своей Семьёй был причислен Русской Православной Церковью к лику страстотерпцев. День памяти юного Царственного мученика отмечаем — 1 июля.

Я хочу попросить Вас:

Скорей преклоните колени,

Затеплите лампаду

Иль белую Божью свечу.

Государь Император

Поутру сегодня расстрелян,

Наследник престола российского

Отдан во власть палачу.

 

Я хочу Вам сказать:

«Изменили мы долгу и вере»,

Но, а страху и подлости — нет!

Изменить не смогли,

И я знаю, судьба нам за это отмерит

По два метра верёвки

И по два аршина земли…

 

Я хочу Вас уверить,

Не стоит о прошлом терзаться.

Наше прошлое — дым,

Наша жизнь — предутренний сон.

Встали наши часы навсегда,

И давайте прощаться.

Господа офицеры,

Примите последний поклон.

 

Белогвардейский романс, песня из кинофильма «Государственная граница»

 

Вера Туева

 

«Цесаревича носили, будто он не был способен ходить»

ПЬЕР ЖИЛЬЯР |
«Моя преподавательская деятельность вскоре прервалась, потому что Алексей Николаевич, который с самого начала показался мне недомогающим, должен был лечь в постель. Когда мы приехали с моим коллегой, мы оба были поражены бледностью ребенка, а также тем, что его носили, как будто он не способен был ходить. Значит, недуг, которым он страдал, без сомнения, усилился…»  «Настоящий Николай» – глава из книги наставника царских детей Пьера Жильяра.
«Цесаревича носили, будто он не был способен ходить»
Царь Николай и царевич Алексей

Царская семья проводила обыкновенно зиму в Царском Селе, красивом городке, дачном месте, километрах в 20-ти на юг от Петрограда. Он расположен на возвышенности, верхняя часть которой занята Большим дворцом, любимым местом пребывания Екатерины II. Неподалеку от него, в парке, прорезанном маленькими искусственными озерами, возвышается полускрытая деревьями постройка гораздо более скромная — Александровский дворец. Император Николай II сделал из него свою обычную резиденцию после трагических событий января 1905 года.

Император и Императрица жили в одном из дворцовых флигелей, внизу, а их дети в следующем этаже, над ними. В среднем корпусе помещались парадные покои, а противоположный флигель был занят некоторыми лицами свиты. В этих рамках, которые вполне отвечали ее скромным вкусам, жила Царская Семья.

Там в феврале 1906 года я увидел в первый раз Цесаревича Алексея Николаевича, которому было тогда полтора года. Вот при каких обстоятельствах это произошло. В этот день я по обыкновению прибыл в Александровский дворец, куда мои обязанности призывали меня несколько раз в неделю. Я уже готовился кончить свой урок с Ольгой Николаевной, когда вошла Императрица с Великим Князем Наследником на руках.

Императрица Александра Федоровна и цесаревич Алексей. 1906 г

Императрица Александра Федоровна и цесаревич Алексей. 1906 г

Она шла к нам с очевидным намерением показать мне сына, которого я еще не знал. На лице ее сияла радость матери, которая увидела наконец осуществление самой заветной своей мечты.

Чувствовалось, что она горда и счастлива красотой своего ребенка. И на самом деле, Цесаревич был в то время самым дивным ребенком, о каком только можно мечтать, со своими чудными белокурыми кудрями и большими серо-голубыми глазами, оттененными длинными загнутыми ресницами. У него был свежий и розовый цвет лица здорового ребенка, и когда он улыбался, на его круглых щечках вырисовывались две ямочки. Когда я подошел к нему, он посмотрел на меня серьезно и застенчиво и лишь с большим трудом решился протянуть мне свою маленькую ручку.

Во время этой первой встречи я несколько раз видел, как Императрица прижимала Цесаревича к себе нежным жестом матери, которая как будто всегда дрожит за жизнь своего ребенка; но у нее эта ласка и сопровождавший ее взгляд обнаруживали так ясно и так сильно скрытое беспокойство, что я был уже тогда поражен этим. Лишь много времени спустя мне пришлось понять его значение.

В последующие годы я все чаще имел случай видать Алексея Николаевича, который убегал от своего матроса и прибегал в классную своих сестер, куда за ним тотчас приходили. Иногда, однако, эти посещения внезапно прекращались, и в течение довольно долгого времени его не бывало видно. Каждый раз такие отсутствия вызывали у всех обитателей дворца глубоко подавленное настроение, и мои ученицы тщетно старались скрыть свою печаль. Когда я задавал им вопросы, они старались на них не отвечать и говорили уклончиво, что Алексей Николаевич недомогает. С другой стороны, я знал, что он подвержен болезни, о которой говорили иносказательно и сущность которой никто не в состоянии был мне объяснить.

Императрица Александра Феодоровна с кнажной Марией, Анастасией и царевичем Алексеем. 1909 г.

Императрица Александра Феодоровна с кнажной Марией, Анастасией и царевичем Алексеем. 1909 г.

Как я выше заметил, начиная с 1909 года я был освобожден от обязанностей наставника герцога Сергия Лейхтенбергского и мог больше времени посвящать Великим Княжнам. Я жил в Петербурге и пять раз в неделю приезжал в Царское Село. Хотя число моих уроков значительно увеличилось, успехи моих учениц были медленны, — тем более что Царская Семья совершала поездки в Крым на несколько месяцев. Я все более сожалел, что им не брали французской гувернантки, и, когда они возвращались, всегда замечал, что они многое забывали. Девица Тютчева,[1] их русская гувернантка, несмотря на свою большую преданность и прекрасное знание языков, не могла всюду поспеть. Чтобы заполнить этот пробел, Императрица просила меня сопровождать Царскую Семью, когда она покидала Царское Село на продолжительное время.

В первый раз я поехал в Крым при этих условиях осенью 1911 года. Я жил на маленькой даче в Ялте с моим коллегой г. Петровым, преподавателем русского языка, которого равным образом пригласили продолжать свое преподавание; каждый день мы ездили в Ливадию давать уроки.

Этот образ жизни нам очень нравился, потому что вне наших занятий мы были совершенно свободны и могли наслаждаться прекрасным климатом русской Ривьеры, не связанные церемониалом придворной жизни.

Весной следующего года Царская Семья снова провела несколько месяцев в Крыму. Нас поместили, г. Петрова и меня, в маленьком павильоне Ливадийского парка, мы обедали вместе с несколькими офицерами и придворными чиновниками; лишь свита и некоторые приезжие приглашались на завтрак к столу Царской Семьи; вечерние обеды происходили в интимном кругу.

Однако через несколько дней после нашего приезда, желая, как я впоследствии узнал, отметить особым знаком внимания уважение к тем, кому она доверяла воспитание своих детей, Императрица пригласила нас через гофмаршала к Императорскому столу.

Я был очень тронут чувством, внушившим этот жест, но эти трапезы были связаны для нас, особенно вначале, с довольно утомительною напряженностью, хотя придворный этикет в обычные дни не был слишком требователен.

Мои ученицы также, видимо, скучали за этими длинными завтраками, и мы с удовольствием встречались в классной, чтобы возобновить наше дневное чтение в условиях полной простоты. Я довольно мало видал Алексея Николаевича. Он почти всегда завтракал с Императрицею, которая всего чаще оставалась у себя.

Пьер Жильяр с княжнами Ольгой и Татьяной. Крым, 1911 год

Пьер Жильяр с княжнами Ольгой и Татьяной. Крым, 1911 год

Мы вернулись 10 июня в Царское Село, и немного спустя Царская Семья переехала в Петергоф, откуда она уезжала каждое лето, чтобы совершать обычное плавание на яхте «Штандарт» в финские шхеры.

В начале сентября 1912 года Царская Семья отправилась в Беловежскую Пущу,[2] где она пробыла две недели, потом в Спалу,[3] в Польшу, для более продолжительного пребывания. Туда я приехал в конце сентября, вместе с г. Петровым. Немного спустя после моего приезда Императрица изъявила мне желание, чтобы я начал занятия с Алексеем Николаевичем. Я дал ему первый урок 2 октября в присутствии его матери. Ребенок, которому было в то время восемь с половиной лет, не знал ни слова по-французски, и я наткнулся вначале на серьезные трудности. Моя преподавательская деятельность вскоре прервалась, потому что Алексей Николаевич, который с самого начала показался мне недомогающим, должен был лечь в постель. Когда мы приехали с моим коллегой, мы оба были поражены бледностью ребенка, а также тем, что его носили, как будто он не способен был ходить.[4] Значит, недуг, которым он страдал, без сомнения, усилился…

Несколько дней спустя стали шепотом говорить, что его состояние внушает живейшее беспокойство и что из Петербурга вызваны профессора Раухфус и Федоров. Жизнь, однако, продолжалась по-прежнему; одна охота следовала за другой, и приглашенных было больше, чем когда-либо… Однажды вечером, после обеда, Великие Княжны Мария и Анастасия Николаевны разыграли в столовой, в присутствии Их Величеств, свиты и нескольких приглашенных, две небольшие сцены из пьесы Мольера «Мещанин во дворянстве». Исполняя обязанности суфлера, я спрятался за ширмы, заменявшие кулисы. Немного наклонившись, я мог наблюдать в первом ряду зрителей Императрицу — оживленную и улыбающуюся в разговоре со своими соседями.

Когда представление кончилось, я вышел внутренней дверью в коридор перед комнатой Алексея Николаевича. До моего слуха ясно доносились его стоны. Внезапно я увидел перед собой Императрицу, которая приближалась бегом, придерживая в спешке обеими руками длинное платье, которое ей мешало. Я прижался к стене, и она прошла рядом со мной, не заметив меня. Лицо ее было взволновано и отражало острое беспокойство. Я вернулся в залу; там царило оживление, лакеи в ливреях обносили блюда с прохладительными угощениями; все смеялись, шутили, вечер был в разгаре. Через несколько минут Императрица вернулась; она снова надела свою маску и старалась улыбаться тем, кто толпился перед нею. Но я заметил, что Государь, продолжая разговаривать, занял такое место, откуда мог наблюдать за дверью, и я схватил на лету отчаянный взгляд, который Императрица ему бросила на пороге. Час спустя я вернулся к себе, еще глубоко взволнованный этой сценой, которая внезапно раскрыла предо мною драму этого двойного существования.

Хотя состояние больного еще ухудшилось, однако по внешности в образе жизни не было перемен. Только Императрица показывалась все меньше и меньше; но Государь, подавляя свое беспокойство, продолжал охотиться, и каждый вечер к обеду являлись обычные гости.

17 октября[5] прибыл наконец из Петербурга профессор Федоров. Я видел его на минуту вечером; у него был очень озабоченный вид. На следующий день были именины Алексея Николаевича. Этот день был отмечен только богослужением. Следуя примеру Их Величеств, все старались скрыть свою тревогу.

19 октября жар еще усилился: 38,7° утром, 39° вечером. Императрица вызвала профессора Федорова среди обеда. В воскресенье, 20 октября, положение еще ухудшилось. За завтраком было, однако, несколько приглашенных. Наконец на следующий день, когда температура дошла до 39,6° и сердце стало очень слабо, граф Фредерикс испросил разрешения Государя публиковать бюллетени о здоровье: первый бюллетень был в тот же вечер послан в Петербург.

Значит, потребовалось вмешательство министра Двора, чтобы решились открыто признать серьезность положения Цесаревича.

Почему Император и Императрица подвергали себя столь ужасному принуждению? Зачем, раз у них было только одно желание — быть подле своего больного ребенка, они заставляли себя показываться, с улыбкой на устах, среди своих гостей? Дело в том, что они не хотели, чтобы стало известно, какой болезнью страдает Великий Князь Наследник. Я понял, что эта болезнь в их глазах имела значение Государственной тайны.

Утром 22 октября температура у ребенка была 39,1°. Однако к полудню боли понемногу утихли, и доктора могли приступить к более полному обследованию больного, который до сих пор не позволял этого вследствие невыносимых страданий, которые он претерпевал.

В три часа дня был отслужен молебен в лесу; на нем присутствовало множество соседних крестьян.

С кануна этого дня стали служить по два раза в день молебны об исцелении Великого Князя Наследника. Так как в Спале не было храма, то с начала нашего пребывания в парке поставили палатку с маленькой походной церковью. Там теперь и утром и вечером служил священник.

Царевич Алексей с императором Николаем. 1910 год

Царевич Алексей с императором Николаем. 1910 год

Прошло еще несколько дней, в течение которых острая тревога сжимала все сердца. Наконец наступил кризис, и ребенок начал выздоравливать, но это выздоровление было медленное, и несмотря на все, чувствовалось, что беспокойство еще продолжается. Так как состояние больного требовало постоянного и очень опытного наблюдения, профессор Федоров выписал из Петербурга одного из своих молодых ассистентов, хирурга Владимира Деревенко,[6] который с этого времени остался состоять при ребенке.

В печати того времени много говорилось о болезни Цесаревича; по этому поводу ходили самые фантастические рассказы. Лично я узнал истину лишь позднее, из уст доктора Деревенко. Кризис был вызван падением Алексея Николаевича в Беловеже: выходя из маленькой лодки, он стукнулся левым бедром об ее край, и удар вызвал довольно обильное внутреннее кровоизлияние. Ребенок был уже на пути к выздоровлению, когда в Спале недостаточная осторожность внезапно осложнила его состояние. У него образовалась кровеносная опухоль в паху, которая угрожала перейти в тяжкое заражение крови.

1913 год

1913 год

16 ноября, когда опасность повторения стала менее угрожающей, ребенка перевезли с бесконечными предосторожностями из Спалы в Царское Село, где семья провела зиму.

Состояние здоровья Алексея Николаевича требовало постоянного и очень специального медицинского ухода. Болезнь в Спале вызвала временное омертвение нервов левой ноги, которая отчасти утратила свою чувствительность и оставалась согнутой — ребенок не мог ее вытянуть. Потребовалось лечение массажем и применение ортопедического аппарата, который постепенно вернул ногу в нормальное состояние. Нечего говорить, что при таких обстоятельствах я не мог помышлять о возобновлении занятий с Наследником Цесаревичем. Такое положение продолжилось до летних вакаций 1913 года.

Я имел обыкновение каждое лето возвращаться в Швейцарию; в этом году Императрица дала мне знать за несколько дней до моего отъезда, что она намерена по моем возвращении доверить мне обязанности наставника Алексея Николаевича. Это известие преисполнило меня одновременно радости и страха. Я был очень счастлив доверию, которое мне оказывали, но боялся ответственности, ложившейся на меня. Я чувствовал, однако, что не имею права уклониться от тяжелой задачи, которая мне предстояла, раз обстоятельства дозволяли мне, быть может, оказать непосредственное влияние, как бы оно ни было мало, на духовное развитие того, кому придется в свое время быть монархом одного из величайших государств Европы.

Пьер Жильяр. Император Николай II и его семья – М., 1991.

Глава II. Алексей Николаевич Поездки в Крым (осенью 1911 г. и весною 1912 г.) и в Спалу (осенью 1912 г.)


[1] Внучка известного поэта. — Прим. перев.

[2] Императорская охота в Гродненской губернии. Это единственное, кроме Кавказа, место, где встречаются зубры — европейские бизоны, сохранившиеся в огромных лесах.

[3] Древняя охота польских королей.

[4] Обычно ребенка носил боцман Деревенко, бывший матрос императорской яхты «Штандарт». Он был приставлен к нему несколько лет перед тем.

[5] Числа указаны как здесь, так и в других местах книги, по новому стилю.

[6] Он носил ту же фамилию, что и боцман Деревенко, о котором была выше речь; отсюда постоянные недоразумения.

Комментирование и размещение ссылок запрещено.

Комментарии закрыты.