Киевский, новгородский, московский?
Сейчас это может показаться удивительным, но Владимир Святославич, ныне почитаемый как святой равноапостольный и входящий в Соборы киевских, галицких, псковских и волынских святых, канонизирован был далеко не сразу.
Понятно, что первые несколько веков, пока Русская Церковь находилась в подчинении Константинопольского Патриархата, «притормозить» процесс канонизации славянских равноапостольных могли греки. Появление святых столь высокого ранга слишком уж поднимало статус едва-едва образованной епархии.
Однако до нашего времени дошли сведения о стихийном почитании в домонгольском Киеве бабки Владимира – княгини Ольги. В те времена якобы существовала даже гробница с её мощами, позднее утраченная во время монгольского нашествия. А вот с Владимиром Святославичем ещё несколько веков всё было очень неопределенно.
В «Похвале кагану Владимиру», вошедшей в состав «Слова о Законе и Благодати» середины XI столетия митрополит Иларион называет Владимира «блаженным». Но разграничить здесь дань уважения правителю, ещё памятному живым свидетелям, и намёк на совершившуюся канонизацию весьма сложно. Летописи того времени факт прославления киевского князя тоже не упоминают.
А вот все дошедшие до нашего времени Прологи и богослужебные книги XIV столетия уже содержат сведения о святом Владимире, единодушно помещая его память на 15 июля.
Среди медиевистов бытует версия, что прославление святого могло состояться во времена Александра Ярославича, а как свидетельство чудесной помощи князя Владимира была воспринята победа русичей в Невской битве 15 июля 1240 года. Но это значит, что впервые киевский князь был прославлен как святой…новгородский.
Общерусское же прославление святых Владимира и Ольги состоялось лишь в 1540-е годы, во время московских Великих соборов. Тогда же за святыми окончательно закрепился статус равноапостольных.
Три Владимира «Повести временных лет»
Первым из древнерусских летописцев Владимира Святославича очень подробно описал составитель «Повести временных лет». Но, читая его повествование, ловишь себя на мысли: автору не позавидуешь.
И дело не только в том, что жил составитель летописи в начале XII столетия, а его герой в X веке, что ко времени написания летописи вопрос о канонизации князя – крестителя Руси – всё ещё не был решён.
Просто автору летописи нужно было совершить почти невозможное: он, православный монах, должен был описать язычника и раскаявшегося грешника, но при этом не уронить честь фактического основателя правящей династии. А ведь проявления, достойные сильного князя и христианского святого, так различны, что порою противоречат друг другу.
Временами создаётся впечатление, что в древней летописи – перед нами не один князь, а, как минимум, три разных человека.
Владимир пытается убить Рогнеду, но её сын, князь Изяслав преграждает ему путь
(Миниатюра из Радзивилловской летописи, ХV век)
Язычник
«Первый Владимир» летописи – воинственный и коварный язычник. Он скор на подъём, решителен в действиях и никому не позволяет оскорбить себя. Стоило дочери полоцкого князя язвительно и публично намекнуть Владимиру на его низкое происхождение («Не хочу розути робичича», – заявляет строптивая княжна, у которой на примете есть более почётный жених), как Владимир нападает на Полоцк и берёт Рогнеду в жёны насильно, убив её отца.
Владимир-язычник не только отбирает у старшего брата невесту, но и идёт на него самого войной. Всё, что в силах сделать здесь летописец, – это снять со своего героя часть вины. Так убийство Ярополка, замысленное Владимиром, в его повествовании оказывается выполнено руками варягов по наущению изменника-воеводы Блуда. Сам же Владимир проявляет даже некоторое благородство, заранее предупреждая брата о том, что пойдёт на него войной.
Владимир-язычник расчетлив и по-своему даже бережлив. Так, варягов, совершивших убийство Ярополка, он не награждает, а просто отпускает к грекам, предварительно выбрав из них лучших себе на службу. Покорив воинственных болгар, Владимир дальновидно предпочитает не обкладывать их данью, как он делал с племенами послабее, а заключить мир.
Владимир-язычник женолюбив, воински удачлив, охотно ставит в разных местах идолов и приносит им жертвы. Обо всём этом, в том числе о военных завоеваниях князя, летописец говорит открыто и подробно.
Князь Владимир перед языческим капищем. Справа – идол Перуна
Выбор веры
«Второй Владимир» в повествовании летописца – «испытатель вер», выбирающий для Руси новую религию, которая призвана была объединить разрозненные племена.
Читая летописные статьи, начиная с 986 года ясно ощущаешь, что написаны они были православным книжником, который уже совершенно точно знал, чем закончится дело. Выбор князя здесь словно бы предрешён, а основная задача повествователя заключается в том, чтобы изобразить принятие Русью именно православия делом, максимально независимым от Византии, вмешательства которой в свои внутренние дела молодое славянское государство в те годы всеми силами старалось избежать.
Владимир здесь совершенно новый – непредсказуемый собеседник, тонкий дипломат и где-то даже осведомлённый богослов.
Показательно, что отношение князя к представителям разных религий в древней летописи существенно различается. Так, «сладко заслушавшись» болгар-магометан, рассказывающих князю-многожёнцу о порядках ислама, Владимир в то же время находит весьма бытовой предлог для того, чтобы отослать их ни с чём. «Руси есть веселие питии», – говорит он, и его слова звучат, как пословица.
Давних противников Руси – хазар, государство которых к тому же основательно «повоевал» отец Владимира Святослав, князь отправляет восвояси, проявив неожиданные знания основ иудаизма. «Где есть земля ваша», – интересуется насмешливый правитель, и иудеи уходят из Киева, посрамлённые дважды.
А вот с посланцами папского престола Владимир ведёт себя очень сдержанно и вынужден довольствоваться лишь туманной ссылкой на традицию: «Отцы наши не приняли этого». Исследователи склонны видеть в этой фразе намёк на западные миссии, захаживавшие когда-то ко двору княгини Ольги. Дипломатичность княжеского ответа понятна: ко времени описываемых событий официального разделения западной и восточной ветвей христианства ещё не состоялось.
Когда же ко двору Владимира приходит греческий философ, то он произносит такую несоразмерно длинную речь, включающую в себя пересказ сразу обоих Заветов, а киевский князь начинает задавать столь мудрёные вопросы, что их беседа местами напоминает катехизис.
Впрочем, дабы не проявлять слишком явной зависимости от греков, киевский князь даже после столь пространной беседы предлагает с окончательным выбором религии «ещё немного подождать».
Крещение великого князя Владимира. Радзивилловская летопись. Кон. XV в
Христианин
«Третий Владимир» летописи – князь-христианин, градо- и храмостроитель. Неожиданно в этой части повествования киевский правитель оказывается довольно слабым полководцем.
Правда, князь воюет с печенегами и даже побеждает их, но всё же большинство военных успехов Владимира в этот период оказывается связано с какими-то дополнительными обстоятельствами – доблестью юноши-кожемяки, находчивостью белгородцев (которые сумели убедить врагов, что кисель родится в их городе прямо из земли), обещанием построить церковь в Васильеве. В целом же перечень княжеских походов этого периода превращается у летописца в бесконечное «ходил, ходил, ходил» – и никаких конкретных результатов.
Не слишком удаётся Владимиру-христианину и поддержание порядка в государстве. Составитель летописи упоминает законодательные эксперименты князя, пытавшегося отменить смертную казнь («Боюсь греха»), отчего умножились разбойники, а затем денежные штрафы (отчего пришла в упадок армия).
Основное же внимание летописца в этот период жизни князя привлекают широкие пиры Владимира. А сам князь, сидящий за пиршественным столом вместе со своей дружиной и совещающийся с ней об устройстве страны и военных делах здесь чрезвычайно напоминает былинного «Владимира Красно Солнышко».
Крещение дружины князя Владимира
Прошло четыре века
В середине XVI столетия уже другой летописец вновь создаёт повествование о Владимире Святославиче – для «Степенной книги» – первой русской летописи, призванной не просто описать поток исторических событий, но подробно, по поколениям проследить историю царской династии.
Со времени составления «Повести временных лет» изменилось многое. Изменилась Русь – теперь это крупное государство, стремящееся выйти на политическую арену Востока и Запада как равное. Изменились литературные вкусы – пышная риторика и придворный официоз господствуют в документах этого времени. Какие же черты подчёркивает в древнем князе новый автор?
Бросается в глаза, что теперь князь для повествователя «блаженный», «равноапостольный», «приснопамятный» и «великий». Отдельно освещён вопрос о том, что его недаром назвали «Владимиром» – ибо владел всею Русской землёю, а до него древнерусских правителей так не называли. Упоминает автор и крестное имя русского правителя, сообщая, что в переводе оно означает «царь».
Особо оговорено происхождение Владимира от римского кесаря Августа. В начале XVI столетия легендарное родословие – «Сказание о князьях владимирских» – подробно, хоть и ощутимо погрешив против исторической правды, проследило эту родственную связь. Идея о ее существовании была популярна у русских правителей.
Понятие царской чести нынешнему автору, несомненно, знакомо, но он не касается древних сложностей русско-греческих отношений. Возможно, он просто точен в обращении с документами – некоторыми. Поэтому он с готовностью цитирует послание греческого патриарха Фотия о том, что русичи некогда были известны своей свирепостью, непрестанно совершали набеги на греков и поработили себе все окрестные народы, а потом «от мерзкого идолопоклонства обратились к любви и истинному благочестию, кое и стали держать усердно и неизменно».
Как видим, ни боевая слава русских князей, ни христианские добродетели той части династии, что позже приняла крещение, здесь не пострадали.
Однако Владимир, похоже, интересует автора не сам по себе, а, в первую очередь, как этой династии основатель. По крайней мере, о «самодержствии» князя (понятие, на самом деле, совершенно неприменимое к государственному устройству русичей X-XI веков, но это что – дальше в окружении князя появятся «боляре» и даже «чиновники»!), его многочисленном «плоде» и дальнейшем «роде» книжник XVI века говорит буквально при каждом удобном (и неудобном) случае.
Впрочем, непростой жизненный путь князя, и даже не слишком погрешая против древней летописи, автор здесь тоже пересказывает. Правда, делает он это очень конспективно, как бы извиняясь, и предлагая читателю «не смотреть на первое нечестие» Владимира, но лишь на его позднейшую благочестивую жизнь, и сообщая, что ранние поступки князя приведены в его повествовании лишь для того, «да никто же впадет в таковая».
К тому же из позднего рассказа отчаянно исчезают нюансы и полутона. Так, пришедших к нему посланцев от разных вер Владимир здесь выставляет очень решительно. На учение мусульман князь якобы «вознегодоваше», иудеям прямо заявил об их «зле», папским легатам сказал: «Идите восвояси».
А вот пространная речь философа, напротив, была воспринята князем с нескрываемым удовольствием и даже «усердием». Несомненно, подобная «чёрно-белая» картинка могла сложиться лишь в сознании книжника позднего средневековья, которому полемическая литература того времени была знакома куда лучше тонкостей дипломатического и дворцового этикета.
Речь грека-философа перед князем Владимиром
При столь явной заведомой склонности Владимира в пользу греческого православия очень странно и не вполне логично выглядит в «Степенной Книге» штурм Корсуни.
Ещё необычнее смотрится здесь переписка славянского князя с греческими императорами, в которой он одновременно выказывает им всяческое почтение, повествует об уже предпринятых шагах по изучению православия, просит о крещении, а заодно…и браке с их порфирородной сестрой. Причём оба императора тут же начинают выказавшего столь дерзкие намерения язычника всячески подбадривать и приветствовать, а сопротивляющуюся девушку увещевать и уговаривать.
Что говорить, нынешнему летописцу явно памятнее времена, когда последняя из греческих принцесс весьма охотно ответила согласием на брачное предложение из Московии, чем эпоха, когда в руке порфирородной гречанки византийские базилевсы отказывали даже императорам Священной Римской империи.
Крестившись, Владимир «Степенной книги» тут же обращается к своему окружению с весьма пространной речью, более напоминающей обширную церковную проповедь, так что лаконичная фраза древней летописи: «Познал я истинного Бога», оборачивается здесь страничным текстом. После этого крестятся и «боляре».
И далее в летописи начинается вереница крещений, которая отнюдь не ограничивается жителями Киева. Крестятся «сыны Владимира», печенеги, Суздальская земля, Новгород. Более того, теперь Владимир якобы отправляет уже своего «философа» к «срацинам» – татарам и волжским болгарам… Так живая, хоть и помещённая в некоторые рамки летописной условности, княжеская биография окончательно тонет под грузом придворно-церковного официоза.
Князь Владимир на освящении Десятинной церкви
Мы видим, что авторы разных эпох строят рассказы о Владимире Святославиче по своему вкусу и в связи с теми задачами, которые ставили перед ними современные им обстоятельства. Вычленить оттуда историческую правду сложно, порой она безвозвратно потеряна в веках. Может быть, именно потому единый образ святого Владимира – крестителя Руси – в древней литературе так и не сложился.
В известной степени, мы ищем его до сих пор.
Князь Владимир и Крещение Руси: лезвие благодати Христовой
Владимир крестил Русь, но вначале крестился сам. Вот Константин Великий, тот председательствовал на Первом Вселенском соборе и именовался «епископом внешних», и патронировал Церковь в Империи, но крещен не был до самого приближения смерти. Нравственному чувству Владимир милее, потому что прежде нежели менять жизнь других, он меняется сам.
Святой князь Владимир. Храм Воскресения Христова (Спас на крови) в Санкт-Петербурге, художник Н.К. Бодаревский)
Не нужно сомневаться в его святости, как это в обычае у некоторых. И греховная тьма, в которой он привычно жил до крещения, пусть нас не смущает. Редка та святость, при которой человек чист от младенчества до старости. Гораздо чаще жизнь людей рассекается надвое – на «до» и «после».
Рассекающим лезвием является Христова благодать, воспринятая человеком. И здесь уже важно понимать, что подлинно свят не тот, кто с детства безупречен, а тот, кто после принятия благодати не позволил себе вернуться к тому, что было «до». Владимир назад не возвращался. Владимир свят.
Он очень важен для нас, этот князь, который до крещения носил в себе все хвори народной души. В похоти ненасытен, к хмельному неравнодушен, в гневе страшен, в корыстных делах хитер. Это портрет подлинного язычника, сына страстей и служителя демонов. Такой человек стыдится не греха, а одной лишь слабости и неудачи, врагов ненавидит всей душой, слабых взглядом не удостаивает. Страсти свои он лелеет, и, глянув на него со стороны, ума не приложишь, что должно случиться, чтобы это сомнительное «дитя природы» изменило свой образ жизни в лучшую сторону.
Такими же, вероятно, были германцы, которых планомерно и жестоко покоряли и насильно окультуривали римляне. Такими были и наши северные соседи – норманны, наводившие столетиями ужас на всех соседей свои набегами. Нравы этих исторических персонажей смиряли и укрощали уже миссионеры и проповедники.
Горельеф на фасаде Храма Христа Спасителя. Фото: mosday.ru
А наш князь смирился сам и указал затем путь к иной жизни своему народу. В нашем нравственном перерождении не принимали участия ни культуртрегеры из оккупационных армий, ни отряды иностранных миссионеров.
Князь важен для нас тем, что он сам поменялся. На этой мысли прошу остановиться вниманием. Она, как река, разделяется на два рукава.
Во-первых, многие начальствующие болеют той ложной идеей, что они должны хорошо управлять, а уже их собственная нравственность – дело неважное.
То ли они лукавят, то ли невдомек этим менеджерам, что неочищенный человек других очищать не способен. Поэтому нужно как на учителя смотреть на Владимира, смирившегося и познавшего Бога прежде, нежели начавшего приводить простой люд к Днепру ради крещения.
Второй момент касается всех нас вообще. Заключается он в том, что Владимир поменялся! Мы ведь так редко и так плохо поддаемся благим переменам. Мы все откладываем свое исправление, или же пытаемся возобновить вялые попытки то с Нового года, то с понедельника.
И уж кого нельзя упрекнуть в нашей бесплодности, так это Бога. Он подает благодать, и не отказывается приходить на помощь, и всем верующим говорит: «воззовет ко Мне и услышу его» (Пс. 90)
Видимо, мы в большинстве своем двоедушны и слабовольны, а князь-креститель наш не таков. Владимир вышел из купели крещения иным человеком. Похоть увяла, жестокость сменилась желанием голодных кормить, гордые и хитросплетенные помыслы вытеснила из души евангельская простота. Вот в этом стоит подражать князю.
Крещение Святого князя Владимира. В. Васнецов
Тот, кто способен понять неоценимую важность благого изменения, совершившегося в человеке раз и навсегда, тот никогда не будет сомневаться в святости изменившегося человека. И неважно, какими грехами был покрыт этот человек ранее.
Владимир, как говорит Предание, во время оно с днепровских холмов смотрел на Днепр, туда, где в прибрежных водах крестились малые и старые люди его народа. Волны восторга и великих мыслей заполняли его изумленный ум, когда волны Днепра омывали людей во имя Отца и Сына и Святого Духа.
Там, воздев руки, как Соломон при освящении Храма, молился он об обновляемых людях. Да будет известно нам, что горячая, сердцем рожденная молитва не умирает. Обращенная к Богу Живому, она сама становится живой и бессмертной, и продолжает в веках звучать и действовать. Поэтому потрудимся мысленно стать в День Крещения Руси у подножья того холма, на котором с воздетыми руками молится равноапостольный князь. О нас он молится тоже, и внемлет Бог молитве его.
Опубликовано в рубрике